О передаче Третьяковской галереи городу Москве, первом каталоге и 200-x посетителях в день...


Третьяков Сергей Михайлович.
1880-е
Зимой 1891 —1892 го­дов галерея, к большому огорчению и самого Треть­якова, и сотрудников его, и многих посетителей, была закрыта для широкого посещения публики. Посторонние лица допускались лишь с особого раз­решения Павла Михайловича. Он не знал, как же быть дальше. С одной стороны, он собирал и соби­рает картины для всеобщего обозрения, а с дру­гой — порча картин, кражи картин, часов и кошель­ков у посетителей галереи. Нужна широкая охрана. Старый порядок, когда каждый посетитель галереи считался гостем самого Павла Михайловича, отпадал.
Нужен был какой-то исход. В это время, весной  1892 года, умер Сергей Михайлович Третьяков. Братья уже давно вели разговоры между собой о том, как передать городу Москве свои собрания картин и свой дом в Лаврушинском переулке (дом все время находился в их общем владении). Перед смертью Сергей Михайлович завещал, чтобы его картины, собранные им в доме на Пречистенском бульваре, были переданы в галерею Павла Михай­ловича, а затем, когда Павел Михайлович сочтет нужным, вместе с его картинной галереей, они должны быть переданы городу Москве.

Это  завещание ускорило передачу галереи го­роду. Павел Михайлович решил, что пора сделать то, что он уже давно задумал. Собрание картин теперь достаточно велико, а вместе с картинами Сергея Михайловича оно уже представляет огром­ную художественную и материальную ценность — городу Москве будет поднесен действительно бога­тый дар.
Вскоре началась перевозка собрания картин Сергея Михайловича из пречистенского дома в лав­рушинский и подготовка галереи к передаче го­роду.
Как передавать? Надо было строго учесть, что же у нас собрано. До этого времени у нас ника­кого каталога и учета не было, только у Павла  Михайловича имелась тетрадь, в которой он запи­сывал, когда покупал картину, и тут же ставил цену, которую он уплатил художнику. Но и эта запись была неполной. Он и сам не знал, сколько в галерее картин. Иногда спрашивал об этом меня или Ермилова. Мы тоже учета картин не вели, но знали каждую, потому что каждый день следили за их целостью, дневали и ночевали в галерее. А все-таки, какое количество картин было в гале­рее, мы не знали.
Уезжая осенью за границу, Павел Михайлович поручил мне составить и подготовить опись всех картин:
—     Начните опись но залам,— сказал он,— от­метьте, сколько п каждом зале картин и какие именно. Перепишите всю галерею.
Я сказал, что названий некоторых картин у нас нет. Тогда Павел Михайлович передал мне очень много каталогов тех выставок, где он бывал и где покупал картины.
—     Тут вы найдете названия картин. Если же не найдете, то после закрытия галереи (то есть после четырех часов) поезжайте к художникам и у них спросите, как называется та или иная кар­тина. И также соберите краткие биографические сведения — где родился художник, где учился, когда выставлял работы и где.
Я так и стал делать. Долго я рылся в катало­гах, ездил к московским художникам, получал све­дения от авторов картин для первой описи гале­реи. Когда Третьяков вернулся из-за границы, он сам побывал у некоторых художников, расспра­шивал их. Взяв у меня опись, он сравнил ее со своими записями в книгах, кое-что исправил, кое-что добавил, и после передачи галереи городу эта опись была отпечатана вместо каталога — первая опись Третьяковской галереи. В конторе у Треть­яковых работал некто Г. И. Дельцов — человек обра­зованный, ведший деловую переписку с заграницей. Павел Михайлович поручил ему окончательное со­ставление описи. По моим черновикам Дельцов сделал рукопись каталога. Третьяков просмотрел, одобрил, и после этого я отнес ее в городскую типографию. Когда же из типографии принесли кор­ректуру, мы смотрели ее уже втроем, причем на моей обязанности лежала главным образом про­верка годов рождения и смерти художников и годов написания картин.
Первый каталог вышел в количестве пяти тысяч экземпляров и продавался по десять копеек. Каталог разошелся очень быстро. Через два-три месяца потре­бовалось новое издание. Заказали его в десяти тыся­чам экземплярах, и с того времени стали выпускать но три издания в год, ценою по пятнадцать копеек.
Экспозиция Городской художественной галереи
П.М. и С.М.Третьяковых. 1898
Дальше, готовясь к сдаче, Павел Михайлович отремонтировал всю галерею и пристроил к ней два новых обширных зала, в которых разместил картины иностранных художников, собранные Сер­геем Михайловичем. Собрание это, действительно, было драгоценное.
 Уплата денег за картины про­изводилась через контору, и мы знали, сколько за какую картину уплачено. Помню, например, Сергей Михайлович распорядился перевести французскому художнику Мейсонье сорок тысяч франков — по тем временам огромные деньги. Мы ждали, что прибудет большая картина. Этим, помню, были заинтересованы даже служащие конторы. А при­был лишь небольшой рисунок. В собрании были картины Лепажа, Ренуара, Фортуни, Коро, Добиньи, Руссо и многих других известных западных художников.
Правда, Павел Михайлович говорил нам, что со­единение русских художников с иностранными нару­шает цельность галереи, но, разумеется, волю брага он нарушить не захотел.
Галерея перешла к городу от имени обоих братьев.
15 августа 1893 года галерея была торжественно открыта уже как "Московская городская галерея имени братьев Павла и Сергея Третьяковых". С га­лереей служащие — Ермилов и я — были переданы на службу города. Павел Михайлович, помню, обра­тился к нам с речью:
— Вы теперь должны удвоить ваше внимание, должны работать больше, чем вы работали раньше. Я с вас буду спрашивать гораздо строже, так как теперь все стало народным достоянием.
Годовой бюджет галереи Московская дума утвер­дила в сумме двенадцати тысяч рублей и, кроме того, постановила ежегодно отпускать по десять тысяч рублей на приобретение новых картин. Сумма эта, конечно, была совершенно ничтожна, потому что за одну только картину "Боярыня Морозова" Третьяков как раз в это время заплатил десять тысяч рублей. Третьяков решил, что на деньги, отпущенные думой, он будет покупать мелкие кар­тины, а крупные — по-прежнему на свои.
Передавая городу галерею, он поставил условие, что останется пожизненным попечителем галереи, что будет пополнять ее по своему усмотрению и что он и семья его будут жить в доме до его смерти, а после смерти дом переходит городу; остав­шиеся в живых члены семьи Третьяковых переез­жают в другой дом.

Городская дума все эти условия приняла без всяких оговорок, и в жизни галереи как будто не наступило особенной перемены. По-прежнему в во­семь часов утра открывалась дверь из жилых комнат и Павел Михайлович начинал обычный обход. По-прежнему он ездил по выставкам, осмат­ривал. покупал. Только, действительно, стал отно­ситься построже к нам, да сам почаще заглядывал в галерею, нет ли какого нарушения порядка. И вечером он стал аккуратно бывать, хотя прежде иногда и не бывал. Чаще, чем прежде, стал теперь обращаться за советами к художникам и вообще к людям искусства по поводу галереи, правильно ли развешаны картины, не следует ли некоторые картины убрать. Однажды, например, он позвал Остроухова и попросил его указать, какие, по его мнению, картины слабые. Вдвоем они осмотрели зал за залом, и Остроухов указал около пятнадцати картин, по его мнению, слабых. Несколько дней после этого Третьяков присматривался к этим кар­тинам и  в конце концов с экспозиции их снял.

Третьяковская галерея.1975

О передаче галереи в то время много писали в газетах. Это считалось очень большим общест­венным событием.

Со времени передачи галереи городу число посе­тителей стало быстро увеличиваться. Если прежде, я помню, бывало три-пять посетителей в день, то теперь семьдесят-восемьдесят посетителей, а но праздникам сто пятьдесят и двести. Это был уже огромный шаг вперед в жизни галереи и, помню, как радовался Павел Михайлович, когда вечерами узнавал, что "сегодня было двести посетителей". Даже переспрашивал недоверчиво:
— Неужели двести?
Он видел в этих цифрах, что цель его трудов и забот достигнута.
Из воспоминаний Н.А.Мудрогеля "Пятьдесят восемь лет в Третьяковской галерее".

Комментарии